Рукопись, фрагмент которой был подготовлен для публикации, принадлежала чиновнику екатерининской поры, коллежскому советнику Петру Федоровичу Жукову (1736–1782), в 1760-1780-х гг. служившему в Коллегии иностранных дел, затем в Банке для вымена государственных ассигнаций (вторым директором), воеводой в Коломне и на некоторых других заметных должностях. В эти годы он собирал свою библиотеку, которая в 1783 г. была приобретена по распоряжению Екатерины II для нужд просвещения и стала впоследствии основой книжного собрания Санкт-Петербургского университета. На состав библиотеки оказали влияние как интересы собирателя, связанные с государственной службой, так и увлечение французской литературой, в особенности сочинениями просветителей: в собрании Жукова явным образом преобладают книги по истории, географии и философии и художественная литература; имеются, кроме того, сочинения о политике, торговле и финансах. Следует также иметь в виду, что П.Ф. Жуков был почетным членом исторического общества при Московском университете – «Вольного российского собрания» – и получал выпуски его журнала. Описание библиотеки П.Ф. Жукова вместе с подробным биографическим очерком содержится в книге: Горфункель А.Х., Николаев Н.И. (сост.) Начало университетской библиотеки (1783 г.) Собрание П.Ф. Жукова – памятник русской культуры XVIII века: каталог. Л.: Изд-во Лен. ун-та, 1980. См. также: Николаев Н.И. Зарубежная книга в собрании русского библиофила XVIII в. П.Ф.Жукова // Федоровские чтения. 1979. М., 1982. С. 187-204.

В 1749-1750 гг., в возрасте 13-14 лет, Петр Жуков в Москве брал частные уроки французского языка у Петра Винтера (к этому времени Жуков уже владел русской грамотой). Обучение происходило, вероятно, по известному немецкому учебнику Ж.-Р. де Пеплие, выдержавшему с конца XVII по конец XVIII в. около 100 переизданий (Grammaire Royale Françoise et Allemande: в заглавиях раных лет появляются доволнительные определения) и весьма популярному в России. По крайней мере, знакомство с французской лексикой и фразеологией происходило по номенклатору и диалогам, содержавшимся в приложении к этому учебнику. Жуков вел тетрадь, первая часть которой (лл. 1-138 публикуемой рукописи) служила списком со словаря и, вместе с тем, мнемоническим устройством. Страницы тетради расчерчены на два столбца, в правый ученик переписывал с книги (или другого ее списка) французские слова, написание их обычно верно и содержит небольшое количество исправлений; судя по составу и систематике номенклатора, скорее всего, использовалось одно из изданий 1740-х гг. В левый столбец вносился русский перевод, сообщаемый учителем – надо полагать, на слух, с этим связаны примечательные ошибки, примеры которых будут даны ниже. Листы сохранили следы сгиба посередине: закрывая один из столбцов, ученик тренировался в переводе как с французского на русский, так и наоборот.

За словарем следует список диалогов из учебника Пеплие, также с русским переводом (лл. 139-242), окончание его датировано 6 октября 1749 г. Французский и русский тексты расположены en regard, на соседних страницах (разместить их в столбцы не позволил бы крупный ученический почерк). Начало и конец французской части сопровождают записи, пусть и небезупречные орфографически и грамматически, но свидетельствующие об успехах ученика во французском: “chez Mr. le Maitre de langue et Professeur P. Winteur qu’il est mort 1750 ans d’octobre 16 jours. chez qui je aprend la langue François” (л. 139 об.) и “Ecrit Cie [испр. из Sie] Dialogue Pierre Joucoff, à Maitre de langue Pierre Vinteur” (л. 241 об.). Французские диалоги записаны, несомненно, с опорой на печатный текст (или список), но нередкие исправления (обычно таких ошибок, как использование s вместо c, e вместо ai, лишних e на конце слова, неправильное определение границ слов и др.) позволяют предположить, что Жуков уже больше был уверен в своих познаниях и не смотрел на образец постоянно.

На отдельном листе, следующим за собранием диалогов, П.Ф. Жуков еще раз, но более подробно и на двух языках, сообщил обстоятельства написания учебной книги: “ce livre apartient amois Pierre Joucoff que je ecrit et aprend par coeur chèz le Maitre de langue Monsieur le Professeur Pierre Winter qu’il demeure proche de Monastere Danilow dans la Maison de Madame Chrouchow chez quel je aprend un ans et deux mois et je quité pour cette occasion parceque il est mort. Сия Книга Петра Жукова которую я писал и наизусть учил у учителя Господина Профессора Петра Винтера которои жил близ данилова монастыря в доме Госпожи Хрущовои” (л. 244).

Третью часть кодекса составляют снова диалоги, но на этот раз на французском и немецком языках; указания на обстоятельства их записи слишком лаконичны, чтобы вполне представить себе, как проходили занятия по ним; немецкий текст также, очевидно, писал ученик: почерк часто неровный, много мелких исправлений. Примечательно, что завершающей записи “[Fin Des Entritien] que je achevé 1750 May de 4 jours” соответствует на странице справа “[Ende die Gespäch], которыя я окончал 1750 года Маия 4. дня» (л. 320 об.-321). Жуков почему-то не переводит французскую фразу на немецкий, хотя в предыдущих разделах делал записи на изучаемом языке.

Языковой состав домашней библиотеки П.Ф. Жукова говорит об очевидном предпочтении, которое он (среди иностранных языков) отдавал французскому. Хотя несколько книг, приобретенных еще в 1750-х гг., показывают, что Жуков какое-то время занимался немецким и латынью (ср. Vocabularium trilingue, pro usu Scholarum… Vetero-Praga, 1749 [НБ СПбГУ: EI 10] и издание грамматики Ж.-Р. де Пеплие 1719 года, с попытками перевода с немецкого нескольких абзацев на русский и латинской владельческой записью “Petri Žukoff” [НБ СПбГУ: EI 374]), почти все остальные из 323 иностранных изданий в его собрании – на французском языке. Пометы в текстах и редкие записи (в том числе, по-французски) позволяют говорить о том, что какая-то часть этих книг внимательно читалась владельцем. В нескольких изданиях обнаруживаются русские переводы слов между строк и на полях; ср.: D. Diderot, Pensées philosophiques. La Haye, 1746 [НБ СПбГУ BI 82]: “dévot” «набожный», “ongles” «ноготь», “enjouée” «забавно», и др.; G.-A. de Méhégan, Origine, progrés et décadance de l’idolatrie. Paris, [1758] [“achetés en 1765”: НБ СПбГУ AI 176]: “vertiges” «сумазбродство», “prostitution” «студодеяние», “sceller” «запечатлеть», и др.; также и в позднем приобретении: M. Sherlock, Lettres d’un voyageur anglois. P. 1. Neuchatel, 1781 [НБ СПбГУ FII 228]: “serins” «чижик», “quitessence” «самое лучшее», “jouaillier” «алмазчик», и др. (последнее слово содержится и в публикуемом отрывке ученической тетради Жукова). Пристрастие к французскому определило форму владельческой записи, особенно характерной для книг, купленных в 1760-х гг., но встречающейся и позднее: “Pierre Joucoff / Joukoff / Joucow”.

Публикуемые на сайте проекта отрывки из первой и второй частей тетради Жукова призваны показать полезность этого текста как источника, во-первых, по истории преподавания иностранных языков в России XVIII в. учителями-иностранцами (в том числе, в связи с ролью немецкого как языка-посредника в преподавании других языков), во-вторых – по истории русской лексики того периода.

Русские переводы, диктовавшиеся П. Винтером, во многих случаях отражают затруднения, которые он испытывал при подборе хорошего эквивалента: сюда относятся, например, описательные конструкции для передачи отглагольных имен: “un sculpteur” – «вырезатель фигур» [вместо «рещик», как в «Новом вояжировом лексиконе» (далее также эквиваленты из него)], “un scieur” – «пилных досток мастер» [вместо «пилильщик»], “un libraire” – «книг продатель» [вместо «книгопродавец»], и т.п. С другой стороны, записи Жукова показывают, что П. Винтер на уроке (по крайней мере, иногда) использовал немецкий язык и ориентировался на немецкие переводы Пеплие. В нескольких случаях это привело к недоразумению: ученик принял немецкие эквиваленты за русские слова. Например, среди названий рыб (л. 17 об.-19) встречаются такие: “une loche” – «шмелник» [вместо «уклейка»; вероятно, из нем. “ein Schmerling”], “une tanche” – «шлее рыба» [вместо «линь»; вероятно, из нем. eine Schleye], и др. Чаще немецкий текст Пеплие отражался на формулировке руксского перевода: ср. “oeufs au miroir” – «поставленны яицы» (л. 81 об.) [дословная передача нем. “gesetzte Eyer”; ср. соответствие «выпускная яишница» в словарях XVIII в.], “des bignets” [т.е. “des beignets”] – «с яблоками пирог» (там же) [под влиянием нем. толкования “Pfannenkuchen, Apfelkuchen”; ср. «аладьи» в других переводах].

Лексику русских переводов из тетради Жукова интересно было бы соотнести как с многоязычными словарями того времени и данными «Словаря русского языка XVIII в.», так и непосредственно с другими переводами номенклатора Ж.-Р. де Пеплие на русский, издававшимися начиная с 1752 г. (в приложении к «Новой французской грамматике» В.Е. Теплова), сначала в Петербурге, затем – в Москве (в учебных пособиях М. Соколовского и Ф. Сокольского). Представление о том, сколь различны академичский перевод и текст рукописи Жукова, могут дать хотя бы названия некоторых разделов словаря: “Des meubles” – «О домашней посуде» (Жуков), «О домашнем уборе» (Теплов); “Pour assaisonner les viandes” – «Кушанье услаживать» (Жуков), «Ко приправлению кушания потребное» (Теплов); “Pour le dessert” – «После стола» (Жуков), «Что на заедки ставится» (Теплов); и др.

См. фотографии нескольких страниц рукописи, взятых из: «Глава А. О божестве и о святых вещах…».